Twitter Виртуального Бреста Группа в одноклассниках

Парк на Московской. Он был любимым местом отдыха и встреч

28  Мая 2014 г.  в 22:43 : История города Бреста

«Очень жаль, что всю прелесть детства мы начинаем понимать, когда делаемся взрослыми. В детстве всё было другим. Светлыми, чистыми глазами мы смотрели на мир, и всё нам казалось более ярким. Ярче было солнце, сильнее пахли поля, громче был гром, обильнее дожди и выше трава. И шире было человеческое сердце, острее горе и в тысячу раз была загадочнее земля - самое великолепное, что нам дано для жизни. Её мы должны возделывать, беречь и охранять всеми силами своего существа». Эти слова писателя Константина Паустовского тесно связаны с моей памятью о парке на Московской, парке моего детства, отрочества, юности.

Парк на Московской. Он был любимым местом отдыха и встреч

Вход и въезд в парк со стороны ул. Ленина. Старые липы

Иного названия этого одного из самых живописных и уютных мест старого Бреста мы не знали -- просто: парк на Московской. В далёкие предвоенные годы да и значительную часть послевоенного времени ни я, ни большинство моих друзей не знали истории возникновения парка, бывшего долгие годы одним из главных центров культурной жизни жителей Брест-Литовска, Бреста-над-Бугом, местом отдыха многих поколений горожан, перед которыми он гостеприимно распахивал свои аллеи, среди уже тогда старых лип, клёнов, вязов, хранивших лесную свежесть воздуха и укрывавших в летний день от жаркого солнца.

Он был, несомненно, любим брестчанами, что и подтверждают старые снимки городского сада.

Первое знакомство

Впервые я увидел парк на Московской летом 1940 года, увидел мельком, поворачивая с улицы Московской на улицу 17 Сентября, нынешнюю улицу Ленина, держась за руку моей мамы, Татьяны Степановны. Мне он запомнился как участок зелёного леса за сетчатой оградой. Я не удивился этой встрече, так как зелени в городе было в изобилии.

Большинство улиц были укрыты кронами деревьев – каштанов, лип, клёнов, вдоль тротуаров -- ковры из травников и цветников. Достопримечательностью города были три больших бульвара -- Мицкевича, Гоголя и Московский, хотя они до сих пор скромно называются улицами. Парк на Московской уже тогда если не был закрыт, то просто прикрыт, или исключён из культурных объектов города. Главным городским парком, где проходили публичные общественно-политические мероприятия, с осени 1939 года стал бывший парк 3 Мая, переименованный в парк 1 Мая -- стандартное название городских парков культуры и отдыха в подавляющем большинстве городов страны. С ним могло конкурировать название «имени М.Горького».

Я был в этом парке в день открытия обелиска в честь годовщины 17 Сентября. Памятник был установлен недалеко от главного входа, почти на том месте, где сейчас стоит памятник над братской могилой советских солдат и командиров. И внешне они схожи.

По случаю открытия памятника был митинг, играл духовой оркестр, было многолюдно, празднично, стоял тёплый солнечный день. Когда торжественная, официальная часть закончилась, я смог подойти к памятнику, прочитать, чему он посвящён. Но далее памятника я не был и не знаю, каких размеров был парк в тот день.

Место игр и забав

Каким был парк 1 Мая до осени 1939 года, рассказывает в своих воспоминаниях бывший ученик гимназии № 291 им. Ромуальда Траугутта (1927 – 1937), её выпускник Зигмунт Енджеевский.

«В младших классах с азартом играли в запрещённый (до шестого класса гимназии) футбол. Для этой цели скрывались в парке 3 Мая, где была спортивная площадка, и ежедневно после уроков играли там до изнеможения. Парк 3 Мая был местом разнообразных игр, забав. Борьбы, купаний, ловли рыб в пруду, гребли. Так получилось, что я жил в этом парке, а многие мои товарищи жили в ведомственных домах т.н. чиновничьих колоний, прилегающих к парку с обеих сторон».

Из этого следует, что территория довоенного парка включала в себя самый большой парковый пруд с островом, т.е. по длине до современных границ. Но в 1945 году весь этот участок был отделён глухим забором, длина парка уменьшилась более чем вдвое, он стал коротким и узковатым, за это его назвали аппендиксом, что было верно, особенно при сравнении его с парком на Московской. О былом его благоустройстве напоминала только бетонная стена-фундамент, уходящая в воды пруда. До войны там было летнее кафе с верандой над водой.

Могилы под кронами

Война пронеслась над деревьями обоих парков, по-разному затронув их судьбы. В парке 1 Мая по обе стороны от главного входа немцы устроили военное кладбище. Недалеко от места, где сейчас стоит здание шахматного клуба, построили деревянный барак-морг. При отступлении они барак разобрали и увезли, оставив на память два бетонных стола-постамента, которые ещё несколько лет украшали боковую аллею парка и были убраны при строительстве ресторана «Лето» с круглым бассейном и фонтаном перед ним.

В августе 1944 года немецкое кладбище было срыто, напротив главного входа появились могилы советских солдат и офицеров. В качестве памятника перед входом был поставлен американский танк МЗ «Грант», бывший на вооружении Советской Армии. К зиме 1945 года его убрали.

За сетчатой оградой

В парке на Московской ничего подобного, судя по всему увиденному мною той же осенью 1944 года, не происходило. Меня привёл туда мой одноклассник Алик Садовский, москвич, переживший оккупацию. Он хотел мне показать главную тогда его достопримечательность – бетонные садовые скамейки в виде сдвоенных грибов.

Осень 1944 года была хороша. Листва на деревьях парка ещё сохранилась, раскрасившись только в яркие цвета, октябрь был тёплым, без дождей, туманов.

Вдоль улицы Московской парк был огорожен вопреки всему сохранившейся сетчатой оградой. Вход был со стороны нынешней улицы Ленина. В глубь парка вела аллея, вдоль которой с южной стороны росло несколько древних громадных лип. Гравийная аллея вела в глубину парка, где разветвлялась на несколько дорожек, петлявших среди высоких старых клёнов, вязов, акаций; были места, густо поросшие кустарником, но попадались просторные, светлые поляны. Вдоль аллей изредка встречались заржавевшие железные фонарные столбы, на некоторых из них ещё болтались тарелки металлических плафонов.

В юго-западном углу парка возвышался невысокий холм, за ним – старый пруд, с берегами, густо заросшими кустарником.

Остатки деревянного забора за прудом были границей парка, а дальше виднелись руины взорванной электростанции.

Сдвоенные грибы-скамейки – три пары – стояли вдоль сетчатой ограды, отделявшей парк от улицы Московской, – это было единственное украшение парка, оставшееся от исчезнувшего старого мира. Бетонные скамейки встречались и на некоторых улицах Бреста, например, на Мицкевича; на небольшом квартале между улицами Кирова и Ленина, ныне бульвара Космонавтов, их было три штуки.

К пруду был проход, открывающий довольно большое водяное зеркало, чистое от ряски, водяных растений. Пруд был не очень глубокий, но в нём купалась ребятня, жившая в этом районе.

Летом 1946 года случилась трагедия: в пруду утонул подросток. После этого случая купания в пруду прекратились, постепенно он зарастал, глох, превратившись в настоящее время в небольшое болотце.

Эстрада, кино и танцпляц

Судьба двух городских парков складывалась по-разному, она напоминала судьбу двух братьев, к одному из которых было обращено всё родительское внимание и забота, а второй был этого лишён. С другой стороны, численность населения города в первые послевоенные годы была невелика, и ему вполне хватало одного. Им стал парк 1 Мая.

В нём уже в 1945-46 годах привели в порядок фасадную ограду, оформили вход с кассами для продажи билетов для посещения парка в послеобеденное время (с утра вход был свободным).

Осенью 1945 года во время общегородского школьного воскресника были посажены деревья на бывших местах немецких захоронений. В парке была построена открытая эстрада-раковина, потом на её месте сооружён кинотеатр «Летний» – огороженный деревянным забором открытый участок с небольшой эстрадой, на которой закрепили экран. Зрители сидели на деревянных, врытых в землю скамейках. С наступлением сумерек начиналась демонстрация фильма. Это был вечерний кинотеатр, зависевший от капризов погоды. Появилась волейбольная площадка, тир и самое главное сооружение – танцплощадка. Ею заканчивался парк.

Вечером парк заполнялся отдыхающими, многолюдно было по субботам, воскресеньям. 2 мая каждого года было праздничное открытие летнего сезона. Постепенно с каждым годом парк 1 Мая всё более благоустраивался.

Вино от Наполеона

В парке на Московской в 1945-46 годах не делалось ничего, он стал тихим и безлюдным местом, посещаемым в основном детьми и подростками в дневное время. Мы недоумевали, почему такой красивый парк оставался неухоженным, не востребованным. О том, что это водозаборная зона, мы не знали. Мы знали, что это был до войны действующий парк, со всеми атрибутами благоустроенного места отдыха – ухоженными дорожками для прогулок, скамейками для отдыха, электрическим освещением, кафе, прекрасными цветочными клумбами.

Парк охотно посещался не только горожанами, особенно молодёжью, но и офицерами гарнизона Брестской крепости, благо расстояние между Парком Свободы (так назывался он в то время) и крепостью было небольшое; можно было воспользоваться услугами узкоколейки, курсирующей между крепостью и городом, – маршрутом, значительная часть которого проходила вдоль парка.

Недалеко от входа в парк, справа от главной аллеи, сохранился заросший травой неглубокий котлован, размером порядка 10x8. Мой одноклассник Виктор Бовш, который бывал в этом парке в предвоенные годы, рассказывал, что это все, что осталось от павильона-кафе оригинальной постройки. Зал павильона был значительно углублён, и, по словам Виктора, там было прохладно в самую жаркую погоду.

Позже об этом кафе, о случае, который произошёл при его сооружении, мне рассказал Георгий Евсеевич Лукашук, коренной брестчанин, в послевоенные годы – многолетний работник Брестского железнодорожного техникума. При выполнении земляных работ во время строительства кафе рабочие бригады землекопов, среди которых был Георгий Евсеевич, обнаружили остатки деревянного ящика, в котором находилось несколько хорошо сохранившихся, в чем убедилась бригада, бутылок вина времён похода Наполеона – таким оценили возраст находки счастливцы.

По словам Георгия Евсеевича, содержание найденных бутылок было после одобренной пробы выпито бригадой по окончании рабочего дня, в результате чего опьяневшие землекопы могли подняться на ноги только с наступлением ночи.

«Бои» местного значения

Начиная с весны 1945 года, я с друзьями довольно часто бывал в парке на Московской, избрав его местом наших велосипедных прогулок. Мы гонялись друг за другом на велосипедах по аллеям парка, не боясь столкнуться с прогуливающимися посетителями парка из-за их полного отсутствия. Парк оставался безлюдным и очень удобным для велосипедного лихачества.

Когда мы уходили на зимние каникулы 1945-46 года, нам объявили, что во время их в парке на Московской состоится военная игра школьников города, был назван конкретный день и время явки. Нам предлагалось подготовиться: «вооружиться» деревянными макетами стрелкового оружия, прихватить с собой лыжи. Новость была принята с восторгом, и мы с энтузиазмом начали готовиться к игре – строгали, пилили, вырезали. Интерес подогревался ещё и тем, что игрой должны были руководить военные, недавние участники войны, и нам хотелось предстать перед ними в лучшем виде.

У меня к этому мероприятию был особый интерес. Я помнил, что на зимних каникулах 1940-41 года для школьников Бреста также была организована военная игра. В ней принимали участие ученики, начиная с пятого класса и старше. Мой старший брат Женя, ученик 6-го класса СШ № 15, вместе со своими друзьями-одноклассниками Жорой Перевертайло, Валентином Левиным, Виталием Тригером, Борей Галушко принимали участие в этой игре. Все они были прекрасными рукоделами – авиамоделистами. Их деревянные винтовки были точными копиями трёхлинеек, они даже стреляли – звук выстрела имитировал щелчок прикреплённой к ложе деревянной линейки. На санках устанавливали «пулемёты Максима» с оглушительными трещотками. Вооружённые до зубов, они ушли в морозное утро, а зима 1940-41 года была обильна на снега и сурова на морозы, и вернулись ребята уже в послеобеденное время, весёлые и довольные участием в игре. Я с завистью слушал рассказ брата о перипетиях игры и радовался, что его группа «красных» стала победителем. А как же! Раз «красные», другого исхода не могло быть.

Школьники к войне были готовы. Они не подозревали, что их мирной жизни осталось всего полгода и многие из них погибнут с настоящим оружием в руках, защищая страну.

Переполненный этими воспоминаниями, я старательно готовился к игре: деревянная выстроганная мной винтовка стояла у изголовья кровати, одежда, лыжи – всё было готово к походу. Но всё случилось не так, как мы предполагали. Подвела погода. В конце декабря выпал снег, держался небольшой мороз, правда, днём температура опасно приближалась к нулевой отметке. Я надеялся, что мороз продержится, но понял, что надежды рухнули, когда утром проснулся от звуков капели, барабанящей по стеклу окна, карнизу.

Мы добрались к парку на Московской по снежно-водяной каше, в густом тумане, стремительно съедавшем снег, оставив дома бесполезные лыжи и надежды на успех долго ожидавшегося мероприятия. Так оно и получилось. В парке мы потолкались среди толпы разочарованных «бойцов». Хлюпало под ногами, капало с мокрых веток, сержанты равнодушно курили, недоумевая, почему мы так огорчены, а мы в свою очередь не понимали, почему они не разделяют нашего огорчения. Поведение сержантов я понял через много лет, когда служил в армии.

Оживление на колесах

Однажды в один из погожих дней 1947 года мы на велосипедах нагрянули в парк на Московской и были приятно удивлены: дорожки аллей были приведены в порядок, заасфальтированы, фонарные столбы свежевыкрашены, в плафонах были видны лампочки, между столбами тянулись провода. Правда, ни одной скамейки не было и по-прежнему было безлюдно.

Всё увиденное мы восприняли как подготовку к открытию парка и разнесли эту новость среди знакомых.

Кроме того, посреди парка мы увидели следы земляных работ: большой участок овальной формы, очищенный от растительности, был окружён земляным валом высотой до полутора метра. Мы решили, что это будущая спортивная площадка для каких-то занятий – каких, трудно было представить. Для футбола, самого популярного вида спорта, маловата, волейбол-баскетбол – не было ни столбов, ни щитов, вообще никаких следов древостроительных или каменных работ.

На поставленный самим себе вопрос мы не смогли найти вразумительного ответа. Главное – парк, к которому у нас были самые нежные чувства, оживал.

Вскоре после увиденного мы зашли в парк и удивились царившему в нём оживлению. Молодые парни, девушки, большинство школьного возраста, многие на велосипедах съезжались в парк. Все они собирались возле спортивной площадки, назначение которой мы не знали.

Вал, окруживший её, на этот раз был украшен множеством больших флагов спортивных обществ, площадка заполнена велосипедистами, над всем стоял весёлый шум голосов, царило праздничное оживление. Это было похоже на митинг велосипедистов. Мы ушли, не дождавшись его окончания, и чему он был посвящён, я не знаю.

Соперник футбола

Надо сказать, что велосипедный спорт был самым популярным видом спорта в Бресте с давними богатыми традициями и значительными успехами. По популярности с ним мог сравниться только футбол, если не брать во внимание число зрителей.

В довоенное время город поразил меня невиданным мною количеством велосипедов на своих улицах, здесь это был всепогодный, всесезонный вид транспорта. Красивые, изящные машины с лёгким ходом, весело окрашены, встречались экземпляры с красными покрышками, с деревянными ободами, с гоночным рулём на большинстве из них, они одним своим видом призывали заниматься велосипедным спортом.

В первые послевоенные годы велосипедный парк жителей города пополнялся сотнями трофейных машин, вывезенных из побеждённой Германии возвращавшимися демобилизованными военнослужащими, репатриантами. Казалось, в Германии не осталось ни одного велосипеда. С вывезенным их количеством могли сравниться разве что мотоциклы, среди которых попадались древние экземпляры настоящих музейных раритетов, выпущенных на заре ХХ века. Казалось, из разгромленной Германии победители вывезли весь авто-мото-велохлам. Велосипедами бойко торговали на железнодорожных станциях Бреста, на городской толкучке малого базара, занявшего перекрёсток улиц Мицкевича и Куйбышева, возле дома репатриантов в начале улицы Куйбышева, наконец, просто на улицах города.

Вагоны товарных поездов, увозивших военных и репатриантов на Восток, были буквально обвьючены узлами, мешками, которым не нашлось места в вагонах. Всё это добро крепилось на крышах вагонов, на которых сидели, лежали люди среди мешков, узлов; были там и велосипеды, иногда их просто крепили с наружной стороны к стенам вагонов. Репатриантами, ожидавшими отправки, были заполнены пути станций Брест-Центральный, Брест-Восточный. Между путями дымились костры, люди готовили на них себе пищу, торговали с горожанами, которые сновали между вагонами.

На перевозимое репатриантами добро лихие люди устраивали настоящую охоту, несущую угрозу жизни хозяев. Металлическими крючьями, прикреплёнными к столбам, злодеи срывали с крыш вагонов и их боковых стен узлы, мешки, велосипеды. Особенно опасным был проезд между опорами разрушенного немцами моста возле железнодорожной больницы. Награбленное продавалось на толкучке, в том числе и пойманные на крючок велосипеды.

Вождь велодружины

Велоспорт зарекомендовал себя самым демократичным видом спорта и, добавлю, популярным.

В первом объявлении о наборе желающих заниматься им указывалось, чтобы кандидаты приходили со своими велосипедами. Материальные ресурсы свежеоткрывщейся тогда ещё велосипедной секции спортшколы были невелики, число желающих намного превышало имевшуюся на балансе матчасть. Но выход был найден – «со своим велосипедом», тем более что большинство из них -- очень лёгкие, на ходу, с гоночными рулями личные «гошегу» позволяли не только тренироваться, но и с успехом участвовать в очень популярных в то время шоссейных велогонках на дорожных машинах. Нужно учесть тот факт, что большинство шоссейных дорог было с гравийным или булыжным покрытием. Даже на обычной велопрогулке по ним возникали сложности, а что говорить о велогонках! Это было настоящее испытание на прочность не только гонщика, но и его машины.

Впервые я увидел настоящий гоночный велосипед под Николаем Васильевичем Дранько, когда он проезжал во главе колонны велосипедистов на праздничных демонстрациях. Мы просто были заворожены не только красотой и изяществом кажущейся хрупкой машины, удивлялись его камерам-трубкам, гадали, как эта тонкая, почти прозрачная конструкция выдерживает на себе вес потяжелевшего с годами Николая Васильевича, и пришли к твёрдому убеждению, что ехать на нём в Бресте можно только по «трилинке», -- покрытию тогдашних улиц 17 Сентября и Московской, а на всех других улицах города красавца ждёт верная хана.

Призыв – «Все в велосекцию со своими велосипедами!» -- был брошен с полным знанием менталитета юных брестчан – пацанов и девчонок, которые в большинстве своём, едва научившись ходить, начинали укрощать велосипед, действительно ставший для них не роскошью, а средством увлекательного покорения времени и пространства, неотъемлемой частью их быта.

Желающих было много, и они пришли со своими велосипедами, тем более что на занятия их приглашал сам Николай Васильевич Дранько, уже тогда бывший в ореоле легендарного брестского велогонщика. Украшением физкультурных парадов был проезд колонны велосипедистов, возглавляемой Николаем Васильевичем, впереди него почётным эскортом ехали два его сына – Вася и Саша, тогда ещё малыши, каждый из нас мечтал хоть раз оказаться на их месте. Это была лучшая реклама велоспорта. Секция велоспорта стала самой многочисленной, её спортивные успехи привлекали всё больше желающих. Организатором всех этих достижений был Николай Васильевич Дранько, родоначальник послевоенного велосипедного спорта Бреста.

Среди откликнувшихся на призыв были и мои друзья – Веня Млынчик, Алик Садовский, Слава Новаковский. Слава Новаковский с рожденья был хромым. Я познакомился с ним осенью 1944 года, ему уже было 14 лет. Несмотря на хромоту, он всегда принимал участие во многих наших играх, самой главной из которых был футбол. Конечно, бегать было ему тяжело, догнать, перегнать кого-либо из нас -- невозможно, но когда он выезжал на велосипеде, то превращался в лихого наездника, виртуозно управлявшего велосипедом, и роли менялись. Он играючи догонял, перегонял, а в гонках по узким улочкам Киевки в лихих разворотах-поворотах он был лучшим.

Занимаясь у Николая Васильевича, Слава принимал участие в соревнованиях и вместе с неподражаемым Веней Млынчиком, прирождённым гонщиком, выполнил норматив I разряда, и видовой значок с алой сердцевиной украшал лацкан его куртки.

Я не смог последовать их примеру по двум причинам, но обе главные: первая – я только-только научился под руководством Алика Садовского ездить на велосипеде, вторая – отсутствие оного.

Долгий путь прогресса

Моё раннее детство пошло в городе Конотоп, на улицах которого встреча велосипеда в довоенное время была чрезвычайной редкостью. На нашей улице Межевой, по длине равной Московской от крепости до Кобринского моста, не было ни одного владельца велосипеда. Первым стал мой отец Николай Васильевич Губенко в 1938 году. Ездить он научился ещё в гимназические годы, на велосипеде фирмы «Дукс», и на всю жизнь остался большим любителем велопрогулок, которые смог возобновить только через много лет.

До войны велосипеды и радиоприёмники в магазинах не продавались. Их приобретение было похоже на покупку автомобиля в стране до 90-х годов.

В учреждение поступала разнарядка на приобретение велосипедов и распределялась согласно имевшейся очереди желающих их приобрести. Счастливец оформлял необходимые документы, которые пересылались на завод-изготовитель (им был Харьковский велозавод). Предоплата заказа производилась в рассрочку, это длилось в течение нескольких месяцев. После всей уплаты по почте приходило уведомление, что имярек должен явиться на склад местной торговой базы и забрать поступивший с завода заказ.

Таким же манером приобретался и радиоприёмник. Так наша семья стала единственной на всю улицу владелицей технического прогресса.

Сработанный харьковскими умельцами велосипед – тяжёлая, сверхмощная машина, окрашенная в чёрный цвет, с никелированными колёсными ободами, рулём и звонком. Главный недостаток его проявлялся при движении: разогнать его и крутить педали было очень тяжело.

Радиоприёмник – в деревянном корпусе с тремя ручками (настройка и громкость, переключатель диапазонов) и тремя лампами, укреплёнными на крышке радиоприёмника.

Попав осенью 1939 года в Брест, восточники были немало удивлены тем, что в магазинах города свободно продавались велосипеды, радиоприёмники. Этот товар быстро раскупили, как и всё, что нашлось на национализированных складах.

В нашей квартире появился красавец-велосипед, радиоприёмник фирмы «Филипс» -- впрочем, как и во многих семьях новых брестчан. Но наслаждаться этими благами долго не пришлось. Утром 22 июня 1941 года квартиры, брошенные хозяевами, превратившимися в беженцев, были разграблены ещё до прихода немцев.

Возвратившись осенью 1944 года в освобождённый Брест, я вновь увидел забытую за годы эвакуации и, казалось, вернувшуюся из небытия, картину снующих по улицам города велосипедистов.

Больше праздников велосипедистов в парке на Московской я не видел, никаких строительных работ на площадке, на территории парка не замечал, хотя бывал там часто, вплоть до запрета входа в него летом 1954 года.

Только сравнительно недавно я узнал, что Николай Васильевич Дранько готовил в парке на Московской площадку для строительства велотрека, которое, очевидно, не состоялось.

Тихое умирание

Запретная зона не пугала и не смущала нас, тем более что парк охраняли только запретные таблицы. Мы не забывали старого друга, иногда навещая его.

Легко перемахнув через ограду, мы продирались сквозь густой кустарник и выходили на ближайшую, ещё сохранившую свои контуры парковую аллею. Разросшийся кустарник своими ветвями сужал её, трава обильно пробивалась сквозь трещины асфальта вместе с побегами молодых кустов, многие из которых были уже довольно развесистыми.

Как забытые нерадивым разводящим часовые на посту, стояли почерневшие от времени и непогоды фонарные столбы, едва различимые среди тонких стволов молодых деревьев, выросших рядом с ними. Пройти по старым аллеям было можно, проехать на велосипеде – нельзя.

В безлюдном парке стояла тишина, чуть нарушаемая где-то наверху шелестом листвы. Тишина была грустная, как ещё в пригодном, но брошенном жильцами доме, похожая на ту, которая окружала нас, когда мы бродили по руинам разрушенных домов на брестских улицах, казармам цитадели с развороченными взрывами стенами, вырванными глазницами окон – тишина 1944-45 годов, замершая в надежде на выход из царившего забвения.

Парк умирал. Его более удачливый брат с каждым годом хорошел, расширяясь, и в праздничной суматохе будней даже не заметил его кончины.

Под звуки духового оркестра

В отличие от своего забытого собрата, парк 1 Мая ежегодно благоустраивался, перестраивался, устраивался по мере сил и возможностей отпускаемого для этих целей городского бюджета.

Вместо отдельных захоронений у входа появилась братская могила с памятником-обелиском, парковые аллеи украсились обязательными гипсовыми скульптурами вождей, на месте эстрадной раковины был построен летний кинотеатр, в котором с наступлением темноты демонстрировались фильмы. Позже на этом месте был построен закрытый кинотеатр «Летний». Появились первые ларьки с продажей сладостей, снеди, газированных вод, вин и водок – распивочно и на вынос.

Пиво было остродефицитным продуктом, его продавали из бочек, устанавливаемых на аллеях. В Бресте тогда еще не было своего пива, его завозили из Лиды и Гродно.

Центром жизни парка была танцплощадка. По субботам и воскресеньям, а также в праздничные дни на ней играл духовой оркестр. Вход на неё был сначала 10 рублей, потом снизили до 5, но и эта цена была многим желающим не по карману. От проникновения безбилетников поверх высокой деревянной ограды, окружавшей танцплощадку, была натянута многорядная колючая проволока, ставшая уже привычной для нас.

Куда мы сбегали с уроков

Парк на Московской стал местом, где мы укрывались, убегая с уроков; осенью, когда нас ещё манили воспоминания лета; весной – в его ожидании.

Густая листва кустов надёжно скрывала нас от посторонних любопытных глаз. На заброшенной велосипедной спортивной площадке мы часто коротали время, играя в футбол, а иногда это и было главной целью нашего побега. Играть на песчаном грунте было тяжело, хотя его уже уплотнили дожди, во многих местах площадка зарастала травой, пробивались побеги молодых кустов. Окружавший площадку заметно осевший вал, поросший травой и молодым кустарником, не давал укатиться мячу. Наш директор Фёдор Степанович Козлов знал, куда мы сбегали с уроков, и однажды накрыл нас, когда мы, разгорячённые игрой, потеряли бдительность, и он застал нас врасплох. Но он был гуманным человеком, пережившим фронт, и мы отделались лёгким испугом.

Услугами парка пользовались ребята из расположенной рядом 7-й школы, но парк был большим, и наше взаимное присутствие не мешало нам, места хватало с избытком, парк был и оставался нашим преданным другом, и мы платили ему тем же.

Мы не ломали веток кустов, деревьев, его ограду. Несмотря на заброшенность, он всегда был чистым от мусора, который сейчас, к сожалению, стал привычным в посещаемых местах. Я ни разу не видел пьяных компаний в парке и не думаю, что мне просто повезло. Наверное, сказывалась врождённая интеллигентность парка.

Ах, эти парковые липы!

Старея, он оставался великолепным. Он зеленел с первыми тёплыми весенними днями, наполняя воздух горьковатым запахом распускающихся почек. А вскоре сквозь свежую зелень пробивались ослепительно белые цветы акации, и их аромат будоражил и опьянял свой насыщенностью. Но это была только прелюдия к цветению громадных старых лип. Это был апофеоз старого парка, всё это он щедро дарил горожанам, напоминая, что он ещё жив и готов служить им.

В кронах старых деревьев, в густых ветвях кустарников жило множество птиц, и весной их пение, как последний мазок кисти художника, завершало эту картину радости и торжества жизни.

Этому весеннему состоянию парка на Московской, казалось, посвятил свои строки Бальмонт:

«Кукушки нежный плач в глуши лесной

Звучит мольбой, тоскующей и странной.

Как весело, как горестно весной,

Как мир хорош в своей красе нежданной!»

Летом он замолкал, отдыхая от весеннего буйства, только успокаивающе шумел листвой своих деревьев, неся умиротворённость.

Здесь бушевал осенний листопад

Парк был красив и осенью, расцвечиваясь яркими красками листьев, которыми он щедро усыпал свои пустынные аллеи, покрывая их пышным ковром, не тронутым человеческой ногой. Он не просил ни у кого разрешения, повинуясь только законам природы, оставаться украшением города.

«Осенний воздух тонок и опасен,

Иной напев, иной порядок дней.

И милый город осенью прекрасен,

И шум его нежней».

Это стихотворение Веры Инбер лучше всего отражает то настроение, которое возникало при виде осеннего парка.

В школах наступала пора осенних балов, в радостном ожидании которых пребывали и школьники и учителя. В украшенных гирляндами из листьев залах кружились в вальсе юные красавицы в венках и коронах из цветной листвы, в платьях, искусно расшитых подобранными по цвету разноцветными листьями. Это бушевал осенний листопад. Звуки вальса «Осенний сон», чуть грустные, как и все старинные вальсы, добавляли только лирическую теплоту в буйную радость молодости осеннего бала. Горожане собирали опавшие листья, гуляя по бульварам, неся в руках яркие букетики, они становились на короткое время украшением их квартир. Это была золотая брестская осень.

Он был хорош в любую погоду и почти во все времена года. Но была одна пора, когда парк выглядел трогательно одиноким, брошенным, -- пора окончания листопада, ноябрьских продолжительных дождей и туманов. Казалось, он стыдливо прикрывал стволы деревьев густотой чёрных обнажённых ветвей, кустарников, прося снисхождения к ним за представшую перед всеми некрасоту. Но он преображался вместе со снежной морозной погодой, которая укрывала снеговым одеялом его наготу, а иней превращал чёрные ветки в чудесные белоснежные кружева. И парк преображался в сказочный хрустальный дворец, светящийся лунным отблеском ночью и сверкавший под солнечными лучами днём.

За ним никто не ухаживал. Но не всегда. Весной 1952 и 1953 года мы, студенты пединститута, принимали участие в воскресниках по уборке городских парков. Мы сгребали сухую траву, подметали аллеи, убирали упавшие сломанные ветки.

Вход воспрещен…

Зимой 1953-54 года на лыжне в парке на Московской мы сдавали зачёты по лыжам. По этой лыжне бегали ребята из близлежащих школ. Это была последняя встреча со старым парком.

Летом 1954 года на оградах парка появились большие таблицы с надписью «Санитарная зона. Посторонним вход воспрещён».

Такое же предупреждение повисло и на воротах главного входа, а сами ворота были заперты большим, как говорится, амбарным замком.

Позже мы узнали, почему был закрыт для посещения парк на Московской. В нём пробурили скважины артезианских колодцев, он стал местом водозабора города, нуждавшегося в чистой питьевой воде, которой стало не хватать. Город строился, численность его населения росла.

Казалось, что после закрытия парка в нём ничего не изменилось. Внешне все долгое время оставалось по-старому. Парк оставался украшением города, он был по-прежнему источником свежего воздуха, но теперь вместе с ним дарил городу из своих недр свежую, чистую воду.

Однако с каждым годом становилось всё заметнее, что парк зарастал кустарником, особенно его южная часть. Это было уже летом 1955 года.

Появились первые серьёзные печальные последствия водозабора.

Старые высокие деревья, которых было немало в парке, стали сохнуть, погибать. На гибель деревьев повлиял не только их возраст, но и ухудшение условий их жизни. В результате интенсивного отбора воды она ушла из верхних слоев почвы, большим деревьям стало просто не хватать воды, что и привело к печальным последствиям.

Сейчас на половине уцелевшего парка растут старые деревья, но это «новые» старые деревья, потомки давно погибших.

Исчезли старые липы, росшие у входа в парк. Их особенно жаль. Они не засохли. Их срезали при строительстве мемориала «Стражам границы». Вместе с исчезнувшими липами парк утратил и свои, ставшие привычными очертания, своеобразную визитную карточку «Парка на Московской».

Прощай, «грибница»...

В те же времена была убрана из парка его достопримечательность – скамейки-грибы.

Деревянные грибы-сиденья у ограды парка

Почему-то они оказались в небольшом палисаднике двора ГПТУ-26. Действительно, если чего-то где-то убыло, то ровно столько чего-то где-то прибыло. В момент их появления во дворе ГПТУ-26 я уже несколько лет почти каждое воскресенье посещал спортзал училища вместе с группой энтузиастов, где под покровительством большого любителя спорта и его преподавателя в училище Михаила Рафаиловича Красносельского играли в бадминтон. Все окрестности двора училища я знал хорошо, и появление знакомых грибов не прошло незамеченным. Это была встреча со старыми друзьями.

В дальнейшем рядом с ними появились другие, но в скамейки они не годились из-за малых размеров. А старых друзей встретить было приятно.

Самый старый и самый первый городской парк Бреста исчез навсегда. Городской сад, в котором уже никогда не будет играть старинные вальсы духовой оркестр, исчез вместе с ушедшим с ним поколением. Большинство современников никогда не видело его, не могут представить былую красоту парка по его сохранившимся остаткам, превратившимися в глухие, совершенно одичавшие заросли. «Не видели» и легко переходит в «не было», а если не было, то можно ли жалеть о том, чего не было? Как сказал Экклесиаст:

«Нет памяти о прежнем, да и о том, что будет,

не останется памяти у тех, которые будут после»…

Источник информации: Автор: Владимир ГУБЕНКО, Брестский Курьер