«Комсомолка» узнала, как живет и о чем мечтает единственный житель деревни в Кобринском районе Брестчины, куда в межсезонье нельзя доехать на легковой машине
Единственный житель деревни в Кобринском районе придумал, как дать ей вторую жизнь. Фото: Максим ХЛЕБЕЦ
– Тут уже вообще нет никого. И даже на лето никто не приезжает, – сурово говорит бодрый и энергичный мужчина, который в одном свитере моет посуду во дворе. Разговаривает при этом он очень громко, словно пытается заполнить своим голосом пустоту умирающей деревни.
Его дом – единственный жилой дом в деревне Шуры Кобринского района. Да и тот найдешь не сразу. Как и дорогу к деревне Шуры – верный путь еще не каждая карта проложит. Деревня спрятана среди полей и леса в отдалении от других, еще живых населенных пунктов. Неместному сюда и в голову не придет ехать. Да и чтобы все же попасть в эту деревню зимой после оттепели или в межсезонье, придется преодолеть несколько километров грязи, ям и луж. Любителям экстремальной езды по бездорожью тут бы понравилось! На легковушке нечего и соваться.
Дорога в Шуры. Фото: Оксана БРОВАЧ
– Я просил дорогу сделать! Писал много. Вот в Демидовщине (деревня в 5 км – Ред.) баню разрушили. Можно было этот кирпич взять, «Амкодором» вывезти в эти ямы – и была бы польза, – сразу о наболевшем рассказывает неожиданным гостям пенсионер.
Местный житель ездит по делам на тракторе. Иначе как тут еще проедешь? Фото: Оксана БРОВАЧ
НАЗВАНИЕ ДЕРЕВНЕ ДАЛ КИРПИЧНЫЙ ЗАВОД
Найти дом последнего жителя деревни Шуры тоже не так-то просто. Разбитая дорога плавно перетекает в улицу без названия, по обе стороны от которой стоят потемневшие хатки. Из печных труб нет дыма, а электрические провода обрезаны – верный признак, что дом нежилой.
Заброшенные дома разрушаются. Фото: Оксана БРОВАЧ
Где-то уже провалена крыша, где-то остались только стены и основание печи. Вот поржавевшая колонка, которой никто не качает воду.
Ржавая колонка, которой давно никто не качает воду. Фото: Оксана БРОВАЧ
Под навесом сушатся (или сыреют?) давно никому не нужные кеды. На перекрестке, рядом с которым стоит трухлявый крест, в объятиях высоких, чуть ли не корабельных елей прячется маленькая хатка – с виду в хорошем состоянии, но пустая.
Напоминание о том, что здесь была жизнь. Фото: Оксана БРОВАЧ
Здесь тоже никто не живет. Фото: Оксана БРОВАЧ
Припорошенная снегом, деревня выглядит не очень мрачно, но по ощущениям – как будто снимаешься в постапокалиптическом триллере про то, как закончилась жизнь на Земле.
Нежилые дома в Шурах. Фото: Оксана БРОВАЧ
На самом краю деревни, под лесом, развернулась фазенда пчеловода Алеши – так его зовут в округе. По паспорту – Алексей Андреевич Гришкевич. Он живет в старом, почерневшем от времени дедовском доме. Во дворе стоит красный «гольфик» (на нем мужчина колесит, когда дорога проездная) и красный трактор – это основной вид транспорта.
Последний житель деревни Шуры живет под лесом. Фото: Оксана БРОВАЧ
За домом несколько ульев. Во дворе полно всякой всячины: сложены в стопочку старые шины, на лавках расставлены ведра и кастрюли. Прямо под лесом опушке установлен добротный туалет типа скворечник. Все это охраняет огромная непривязанная овчарка, один вид которой не позволяет подойти к жилищу ближе, чем на 15 метров.
– Степан, иди сюда! – зычно горланит псу хозяин, когда тот заливается басовитым лаем. – Не-не, не трогайте, может гаркнуть! Он-то не укусит, но чужих не любит.
Единственный жилой дом в деревне. Фото: Оксана БРОВАЧ
Алексей Гришкевич здесь, в Шурах, родился – и дожить тоже намерен здесь. Хотя большую часть жизни он провел в Гомельской области. Работал в Речицкой нефтеразведочной экспедиции глубокого бурения. Хвастается, что бурил скважины на 5 тысяч метров! И даже два года был в командировке на Шпицбергене.
– Сюда я приехал тетю досматривать, она на 101-м году умерла. Пришлось мне тут засидеться – да я так уже и остался. Эту хатку мой дед сделал, – говорит Алексей Гришкевич.
Дом Алеши-пчеловода. Фото: Максим ХЛЕБЕЦ
Пенсионер остался последним хранителем истории деревни Шуры. Все, что он знает о своей малой родине, он собирал по крупицам, расспрашивая родственников.
– Деревня называется не Шури, как пишут, а Шу ры. До 1914 года здесь была «цыгэльня» и черепица: то есть завод кирпичный и черепичный. Тут были глины очень хорошие. На заводах обжигали кирпич и черепицу, и возили на постройку Брестской крепости – так мне дядя сказал. И вот от завода деревню называли так: Шу ры (в словаре Даля архаизм шура – глина, Ред.). А со временем стали неправильно писать Шури, Шчури.
Туалет на лесной опушке. Фото: Оксана БРОВАЧ
Во время Первой мировой местные жители ушли в беженцы в Россию. Бабушка и дедушка Алексея Гришкевича волей случая остались тут.
– Немцы догнали их в Бездеже, за Дрогичином. И вернулись они. Говорили, та половина деревни была спалена. А здесь солома была – и в соломе было много желудочков куриных, что немцы тут оставили. Так они и стали здесь жить. А потом деда брат вернулся сюда, стали деревню восстанавливать. После войны тут было 13 домиков, но в каждом хотя бы по 6 человек – семьи-то были большие. Получается, где-то 80 человек жило.
Улица без названия. Фото: Оксана БРОВАЧ
Про жизнь при Польше Алексей Гришкевич рассказывает с пренебрежением – мол, для поляков мы были «холопы». Дядя его был членом КПЗБ (Коммунистическая партия Западной Беларуси – Ред.) и он разделял антипольские настроения, из-за которых в 1930-е на Брестчине не раз происходили стычки и даже мелкие восстания.
– Как-то из Антополя сюда приехала полиция. «Где костюм Гришкевича Филиппа?» – «Вот висит». Они достали из него фотографию, сравнили - значит, здрадника поймали. Его арестовали. Он полгода сидел в Кобринской тюрьме. С ним судили 16 человек в Кобрине – всех на общей цепи вели на суд. Дали два года условно, а остальным не знаю по сколько дали – они в Березе, там страшная тюрьма была, сидели, – делится семейной историей последний житель Шуров.
«АВТОЛАВКЕ СКАЗАЛ НЕ ПРИЕЗЖАТЬ»
Отец Алексея Гришкевича погиб на фронте в 1944-м году. Деревенские женщины, как помнит Алексей Андреевич, после войны работали в колхозе. Но жила и процветала деревня недолго.
– Деревня стала умирать при Хрущеве. Молодежь получила паспорта. Я уехал на целину, другие ушли в города. В деревне остались старики. И все, деревня так и стала умирать, – пожимает плечами мужчина.
Конечно, Алексей Гришкевич тут не забыт. К нему два раза в неделю направляют автолавку, по мере надобности привозят газ. Если надо – приедет и скорая помощь.
– «Скорая» на УАЗике по бездорожью пройдет, бывало, приезжали ко мне. А вот мужика из хозяйства приходилось трактором вытягивать, засел там в ямах. Во вторник и субботу автолавка сюда ходит, но в этот раз я им сказал: не приезжайте, зачем топливо жечь. Я все равно на тракторе еду в Антополь в баню, там переночую у знакомых ну и куплю кое-что. А нет – я покуда еще в силах в Демидовщину на велосипеде за хлебом съездить.
Алексей Гришкевич хочет сделать из своей деревни место для отдыха. Фото: Максим ХЛЕБЕЦ
Грустным, скучающим стариком он не выглядит. Наоборот, фонтанирует энергией и идеями. Его мечта – сделать так, чтобы этот забытый Богом уголок был нужен еще кому-то, кроме него. Намерения серьезные: слету пенсионер выдает готовый бизнес-план.
Например, он уверен, что за деревней нужно сделать водоем. Во-первых, старожил замечает последствия мелиорации – говорит, вода ушла вниз на 2-3 метра. Во-вторых, так Шуры могли бы стать местом для отдыха.
Грозный пес Степан стережет дом и своего хозяина. Фото: Оксана БРОВАЧ
– Где взять на это средства? Очень просто. Здесь есть ольха. Она по толщине приблизительно как туловище вот этого Степана, – пенсионер показывает на пса, который все это время не отходит от хозяина. – Срезать ее, продать – вот и деньги: на солярку, на заплатить людям. И получится аккумулятивный запас воды. Плюс отдых: рыбалка, охота. Можно оживить эту деревню! Хочется мне сохранить...
– Для кого?
– Для вас, для ваших детей. Вот вы из Бреста приедете сюда. Тут сосновый лес, воздух чистый. Там крайние дома пустые – можно из них сделать дом охотника и рыбака. Хочу сохранить деревню для отдыха! И пчеловодством можно заняться.
