Маулади бежал из Чечни почти полтора года назад. Его не преследовал режим, не задерживали милиционеры, не пытали власти. Его похищали члены другой семьи, с которыми у Маулади вражда. Избивали, бросали в выгребную яму, морили голодом. Сейчас Маулади в Бресте, живет с женой и тремя детьми в однокомнатной квартире без душа и с грибком на стенах.
Здание Надбужанского отдела Пограничной службы. За ним — «закрытый лагерь» для беженцев. Фото из архива
В Россию он не может вернуться — там найдут соотечественники, в Польшу — не пускают. Маулади застрял между двумя мирами и вынужден «биться» о глухую стену белорусско-польской границы. Может быть, ему повезет — и поляки его пропустят, дадут направление в распределительный центр в Бялой Подляске. Там он проведет несколько недель, а потом отправится в лагерь в Варшаве, где будет несколько месяцев или лет ждать получения статуса беженца. Но получит его вряд ли. Позиция польских властей жесткая: в Чечне войны нет, а значит, нет и беженцев. Маулади — тот самый беженец, которого нет.
Маулади живет на средства, которые ему перечисляют соотечественники из Европы, и на помощь благотворительных организаций. Денег едва хватает на еду и квартиру. Когда у Маулади появляется лишняя копейка, он идет на вокзал и покупает билет до польского Тересполя, чтобы поехать на очередную «попытку». Такое случается нечасто, и за почти полтора года на счету мужчины около двух десятков выездов. Все «с разворотом». Как говорят чеченцы и правозащитники, на польской стороне границы ничего не изменилось: из десятков мигрантов, которые ежедневно приезжают в Тересполь, документы на оформление статуса беженца принимают у одной-двух семей. Остальных отправляют обратно в Брест по формальным основаниям: отсутствует виза.
Съемная квартира, в которой живет с семьей Маулади, едва соответствует минимальным санитарным требованиям. Вместо душа или ванны напротив унитаза из стены торчит кран. Под ним — ведро. На кухне жена Маулади варит гречку. Дети — их трое — ждут обеда в комнате. Две девочки играют с куклами, мальчик учит польский. Окно закрывает белый советский тюль, за ним — две старые куклы. Все хоть и гостеприимно улыбаются, но чувство тоски и безнадеги не отпускает. А еще, говорят, есть ощущение временности: вот завтра их пропустят через границу, и они будут жить в Польше, а брестскую квартиру с грибком на стенах они забудут, как страшный сон. И хочется верить, что будет все хорошо. Но не будет: будут лагеря для беженцев — не такие безнадежно тоскливые, но такие же временные.
Чеченские девочки играют в резиночки на съемной квартире в Бресте
Первая остановка
Улица Докудовская в Бялой Подляске утром пятницы безлюдна. В будние дни она всегда такая. Оживает же Докудовская в воскресенье, когда в местный костел съезжаются прихожане на службу. Храм находится напротив заброшенного ларька. На козырьке «заброшки» кто-то краской вывел большими буквами два слова: «Ингушетия» и «Чечня».
Доминанта квартала — огороженный забором с колючей проволокой комплекс, который объединяет административный корпус Надбужанского отдела польской Пограничной службы, изолятор временного содержания для нарушителей границы и распределительный центр. В последнем и содержатся первое время чеченцы, у которых польские пограничники в Тересполе приняли документы на получение статуса беженца. Сюда же стремится попасть и Маулади с семьей.
Распределительный центр находится в глубине комплекса. Достаю фотоаппарат, делаю пару снимков — и через несколько минут из здания Надбужанского отдела выходят два человека в штатском: мужчина и женщина. Оба — сотрудники Пограничной службы. Подходят, задают стандартные вопросы: кто? откуда? куда? зачем снимаете?
— Паспорт покажите, — говорит мужчина, которого коллега называла Марек.
— В моих руках посмотрите, — открываю документ на фотографии.
— Да я просто посмотреть. Отдам сейчас, — говорит Марек и выхватывает паспорт.
Не отдал. Пограничники листают паспорт, проверяют визу. Техника «глючит», на улице -10 °С. Марек приглашает не мерзнуть и пройти в административное здание. Не поспоришь — у кого паспорт, тот и заказывает музыку. Внешне обычное, здание Надбужанского пограничного отдела внутри больше походит на тюрьму: двери, толстые решетки в проходах, приглушенный свет, никакой мебели.
— Как погода в Бресте? — пытается разрядить обстановку Марек, пока его коллега проверяет визу.
— Да как и у вас. Сколько тут от Бреста до Бялой?!
В приграничье пространство воспринимается иначе. Польский пограничник меряет расстояние километрами, турист — часами, проведенными в очереди, чеченский мигрант — количеством попыток пересечь границу. Для Марека Брест и Тересполь разделяют 5 километров, для меня — 2,5 часа, а для условного Абдуллы из Грозного — 30 попыток.
Паспорт пограничники вернули, фотографии сказали удалить.
«Беззаконие надоело»
С Ахмедом (имя изменено по просьбе собеседника. — Прим. ) мы встретились у того самого заброшенного ларька с надписью «Чечня». В распределительный центр в Бялой Подляске он заселился 25 января.
Ахмед границу пересек с 25-й попытки. В Бресте пробыл четыре месяца. После того как на вокзале в Тересполе у него приняли заявку на получение статуса беженца, ему дали направление в распределительный центр.
— Мы вышли с вокзала поздно, пришлось на такси ехать. Когда приехали, нам дали комнату, сухой паек и около 1000 злотых [300 долларов] на семью «подъемных».
Здание центра находится возле изолятора временного содержания. В обиходе их называют «открытым» и «закрытым» лагерями для беженцев. В первый попадают те, кто легально пересек границу, во второй — нелегалы. Временные жители распределительного центра могут свободно передвигаться, выходить в город. Теоретически им ничто не мешает взять билет и поехать, например, в Германию. Однако если их там остановят полицейские для проверки документов, то вернут в Польшу — и уже заселят в закрытый лагерь, стены которого люди могут покинуть в двух случаях: либо депортации, либо положительного рассмотрения их заявки на получение статуса беженца.
Как рассказал чеченец из Варшавы, который попросил не называть его имени, условия в «открытом лагере» в Бялой Подляске удовлетворительные. Ну, для человека, который покидает родину из-за пыток или преследований, хорошо все, что не депортация. Ахмед же условия в центре характеризует на отлично.
— Здесь трехразовое питание, курсы польского, — объяснил Ахмед.
— Ходишь?
— Пока нет — приболел.
— А бежал почему?
— Да надоело.
— Что надоело? Безработица?
— Нет. Какая безработица?! Работы валом — иди и работай. Беззаконие надоело.
«Ехали в Европу, а приехали в маленькую Россию»
В открытом лагере беженцы проводят от нескольких недель до нескольких месяцев. В центре они проходят регистрацию и оформляют все необходимые документы для дальнейшего пребывания в Польше. Когда все готово, их отправляют уже в постоянный лагерь. Как правило, чеченские семьи распределяют под Варшаву, в лагерь Дэмбак, а одиноких матерей с детьми отправляют в специализированный центр в столице. Здесь они продолжают ожидать решения по заявкам на получение статуса беженца.
Дэмбак располагается примерно в 20 километрах от Варшавы. Лагерь находится в лесу, возле военной базы и вдали от цивилизации. Удаленность от городов — нормальное явление для центров, и это создает дополнительные сложности для интеграции мигрантов, так как приезжие попадают в ту же среду, из которой уехали.
— Люди (которые проживают в открытых лагерях. — Прим. ) так и говорят: «Ехали в Европу, а приехали в маленькую Россию», — рассказывает волонтер, куратор проекта «Хлебом и солью» Марыся Злонкевич.
Марыся
Человек, которого поселили в лагерь, получает трехразовое питание и 70 злотых [около 20 долларов] в месяц.
— Если человек предпочитает проживать в съемной квартире, то отправляет соответствующий запрос. Если он удовлетворяется, предоставляется от 375 до 750 злотых в месяц (113−227 долларов). За пределами лагеря, как правило, проживают те, кто где-то работает, либо приехал с деньгами, либо имеет родственников в Германии, которые могут высылать деньги, — пояснила Марыся.
По словам собеседницы, выделяемых государством средств на съем жилья в Варшаве не хватает. Кроме того, сами поляки неохотно сдают мигрантам свои квартиры. В этом вопросе им помогают волонтеры, которые сами договариваются с арендодателями.
Как отмечает собеседница, тема беженцев в Польше «очень политизирована». Раньше большинство жителей относилось к мигрантам терпимо. Ситуация изменилась после парламентских выборов 2015 года, на которых победила консервативная партия «Право и Справедливость», выступавшая, в частности, против приема мигрантов из мусульманских регионов.
— Вопрос беженцев стал своеобразной политической декларацией. Если я против политиков (из правящей партии. — Прим. ), то хочу помогать беженцам. Нам даже не нужно себя никак рекламировать. Все за нас делают политики. Бывало, мы через социальные сети искали стул, человек откликнулся, мы приехали, забираем стул, а он говорит: «Мы против „ПиС“ (партия „Право и Справедливость“. — Прим. )», — объяснила волонтер.
Первые полгода после подачи заявления на предоставление статуса беженца мигранты не могут легально работать. Затем — можно, но до тех пор, пока не будет принято решение по их заявке. Если статус беженца соискателю не предоставляется, двери легального трудоустройства вновь закрываются.
— При этом можно подавать апелляции и обжаловать решение. Я знаю человека, который уже шесть лет живет в Польше и обжалует решение (об отказе в предоставлении статуса беженца. — Прим. ). Все это время он не может легально трудоустроиться, — говорит Марыся.
Представители чеченской диаспоры Варшавы во время мероприятия, посвященного дню массовой депортации чеченцев и ингушей 23 февраля 1944 года
«Рецидивисты, вставайте, пожалуйста, со своих нар — будем помогать детям»
У жительницы Варшавы Марины Хулы белорусские корни, но свое детство она провела в Украине. Затем переехала с семьей в Польшу. С проблемой беженцев познакомилась 18 лет назад, когда работала преподавателем русского языка и литературы в лицее Варшавы.
— Знакомый сказал мне, что много русскоязычных детей в лагере для беженцев, который тогда был в центре Варшавы. Я пошла с ним в лагерь и увидела сотни чеченских детей. Это была волна миграции после второй чеченской войны. Я помню длинные узкие коридоры — и множество сандаликов, тапочек у дверей комнат. С тех пор я стала помогать этим детям. Сейчас у тех детей уже свои дети, и я помогаю детям детей, — говорит женщина.
Марина — подруга всех чеченских детей по обе стороны польско-белорусской границы. В Польше она на волонтерских началах занимается интеграцией несовершеннолетних мигрантов.
— Лагерь — это гетто. Надо этих детей из гетто выводить, — убеждена женщина.
Марина Хула
Вместе с Мариной маленькие беженцы ходили в кинотеатры, музеи, посещали выставки, ездили на отдых, участвовали в культурных мероприятиях. Волонтер постепенно прониклась чеченской культурой: с детишками выучила язык, начала изучать арабский, Коран, съездила в Чечню.
— Потом я перестала работать в школе и перешла в Польскую ассоциацию юридического образования заниматься европейским проектом тюремного волонтариата. Я тогда подумала, что не могу своим чеченским детям сказать, что их бросаю и буду заниматься заключенными, уголовниками, рецидивистами. Я тогда придумала вот что. Пошла в свои тюрьмы и сказала: «Товарищи рецидивисты, вставайте, пожалуйста, со своих нар. Вы будете у меня волонтерами. Не только ямки копать, а заниматься детьми». Они удивились: «Какими детьми, нас же в детский дом не пустят». Я сказала: «И не надо. Вас пустят в лагерь для беженцев». Во всех 14 тюрьмах, где я работала, сначала приходила, рассказывала о чеченской культуре, показывала фотографии. Потом объясняла, что условия в лагерях для беженцев во многом напоминают их условия, а иногда еще хуже. Они спрашивали: «Что надо?». Я отвечала: «Надо все».
Марина на вокзале в Бресте. Фото: www.facebook.com/pg/DzieciMariny
Первое время заключенные делали тетради для детей, шили мешки для обуви, пеналы, помогали готовить спектакли. Проект продолжался пять лет. После него Марина занялась обучением трудных детей из открытых лагерей беженцев.
— Это сложные истории. Один восьмилетний мальчик, с которым я занималась, как-то спросил: «Марина, а если убьют всех чеченцев на земле и останусь только я, я стану исчезающим видом?».
Марина Хула
Потом Марину пригласили работать в Министерство просвещения — консультантом по обучению иностранных детей в польских школах.
— Я на стульчике ни одного дня не сидела, а ездила по всей Польше (по лагерям. — Прим. ) и учила, как их учить, как любить. Не только чеченских детей. Потом пришло новое правительство, и мою должность сократили. Учителя написали письмо в мою защиту и просили вернуть, но нам отказали. Сказали, что такая должность не нужна, что у нас якобы иностранных детей нет. Мы же делаем вид, что у нас нет беженцев.
Но у Марины не было времени расстраиваться. В это время она узнала, что на вокзале в Бресте живут чеченские семьи.
— Я быстро собрала чемодан и поехала в Брест. Зашла на вокзал, поприветствовала их по-чеченски и сказала, что мы открываем «демократическую школу». (…) Я достала из чемодана красную ленточку, которую привезла из Польши. Мы ее растянули на вокзале, перерезали и открыли школу. Полтора года я регулярно ездила туда и учила детей на вокзале. Потом мы занимались в помещении Греко-католической церкви. Сначала было ужасно тяжело. Мамы уже не функционировали. Они привыкли, что ребенок должен быть чистым, накормленным — а тут «грязильник», потому что душ дорого стоит, накормить детей нечем. Прошло несколько месяцев — и мне удалось им показать, что не место определяет человека, а только человек наполняет место смыслом.
Марина с детьми на вокзале в Бресте. Фото: www.facebook.com/pg/DzieciMariny
Марина молилась с детьми, проводила занятия по польскому и русскому языкам, танцевала чеченские танцы. А когда возвращалась в Польшу, то ездила по школам и собирала помощь семьям беженцев с брестского вокзала.
— Потом мы открыли школу мам — и стали шить. Сначала были куклы-мусульманки, сейчас у нас комплекты: европейка, на меня похожая, в порванных штанах, а вторая — мусульманка. Шьем зайцев, лис, мышей. Сейчас заказ на партию котов. Все это я продаю в Польше. По 100 злотых за игрушку — людям, которые покупают не игрушку, а историю. Потом я приезжаю туда (в Брест. — ), у меня список, кто сколько сшил игрушек, и выдаю им «зарплату». (…) Очень это помогало им выжить.
Позже мамы с брестского вокзала исчезли. Одни смогли пересечь границу и подать документы на получение статуса беженца, другим пришлось вернуться домой.
35 евро за ночь
А вот и Заира, с которой мы познакомились летом 2016 года возле пункта пропуска «Брест», когда сотни чеченских мигрантов вышли к белорусско-польской границе, устав от постоянных отказов польских пограничников принимать у них документы на получение статуса беженца.
Сейчас Заира в Варшаве, а тогда провела в Бресте больше месяца. Жила в съемной квартире с четырьмя детьми, самой младшей было полгода. Говорит, хозяин жилья брал 35 евро за ночь, а когда семья отправлялась на очередную попытку, он у них забирал ключи от квартиры и за 10 рублей подвозил на вокзал. Квартиры подешевле женщина найти не смогла — не каждый был согласен сдавать жилье беженцам.
Для Заиры удачной оказалась девятая попытка пересечения границы. В Польшу она бежала без мужа.
— Потому что от мужа бежали?
— Много от чего, — вздохнула женщина.
Чеченские беженцы во время протеста возле белорусско-польской границы летом 2016 года
Как вспоминает Заира, к границе на протест она вышла от отчаяния и усталости от бесконечных переездов из Бреста в Тересполь и обратно. Коляски не было — и маленькая дочурка во время акции спала в чемодане.
— Я накрывала крышку и оставляла маленькую щель для воздуха, чтобы ночью не замерзала.
На девятый раз польские пограничники все-таки приняли документы. Из Тересполя им дали направление в Бялую Подляску. Там она с детьми провела 14 дней, потом их направили в варшавский дом одинокой матери.
Ее документы уже год и три месяца находятся на рассмотрении. Женщина надеется, что получить статус беженца все же удастся.
— Я всем говорю, что завтра придет положительный ответ, — рассказала Заира.
«Дальше так не может продолжаться»
Чеченка Милана в Варшаве живет второй год. До того как ее документы приняли в Тересполе, она два месяца с пятью детьми провела на брестском вокзале.
— На вокзале в Бресте нам помогали чеченцы из Европы, которые присылали деньги, сколько могли. Когда познакомились с Мариной [Хулой], уже она приезжала и привозила детям одежду, еду покупала, деньги давала, детей в кинотеатр водила.
Из Чечни Милана уехала практически без денег. Бежала от мужа.
— Женщине в Чечне сложно. Она полностью зависит от родственников. Если выходит замуж, то уже зависит от мужа и от его родственников. Мы с мужем давно расстались, и мне не отдавали детей. Поэтому я забрала детей и уехала. Я решилась (бежать. — ), когда мне старшая дочка сказала, что они там жить не могут. Они не хотели рассказывать о своей жизни с родственниками мужа. Они вообще ее не вспоминают. Но как-то девочка проговорилась, и я узнала, что над ними издеваются… Очень сильно… Я себя взяла в руки, решила, что дальше так не может продолжаться. Это мои дети, и я не хочу, чтобы над моими детьми издевались.
Женщина говорит, что в Польшу она бежала без сумок и с деньгами только на дорогу. В Бресте семья днем уходила с вокзала в город — боялась, что муж или его родственники отправились за ними вдогонку. В зал ожидания возвращались ближе к ночи.
Сейчас дети Миланы ходят в польскую школу, изучают язык, культуру. Решение по ее запросу на получение статуса беженца еще не принято. Женщина надеется, что все-таки ситуация разрешится в ее пользу.
«Я за него такие деньги заплатила. Как он может быть фальшивым?»
Хэда приехала в Варшаву 12 лет назад. Она из той массовой волны миграции, которая пошла во время Второй чеченской войны. До переезда женщина жила в селе Комсомольское.
— Когда мою деревню сравняли с землей и погиб мой сын, я оттуда уехала, взяв пятерых детей.
Из родного села женщина уехала в Ингушетию. Жила в палатке, пока не оформила заграничный паспорт.
— На то время это было очень трудно. Огромные деньги нужно было отдать. Мне по знакомым сделали за 400 долларов. (…) Когда я приехала в Польшу, из тех денег, что собрала на дорогу, осталось только 100 долларов. Тогда на границе нужно было давать по 10 долларов (пограничникам. — Прим.). Мне сказали, что это должно быть сразу в паспорте. Я забыла их положить. Мужик (пограничник. — Прим. ) проверяет детей, меня. Всех пропускает, а меня проверяет. Потом говорит: «А где твой второй документ?». А у меня-то только один был. Тут я вспомнила (про 10 долларов. — Прим. ), говорю: «Ой, извините», — и при всех даю. Помню, меня еще на польской границе спрашивали: «У тебя паспорт нормальный? Не фальшивый?». Я говорю: «Вы что?! Я за него такие деньги заплатила! Как он может быть фальшивым?».
После пересечения границы Хэду направили в открытый лагерь Дэмбак под Варшавой. По воспоминаниям женщины, на то время это было «страшное место».
— Там ужасные были условия: клопы, тараканы. Я с детьми клала несколько матрасов, забиралась на них и думала, что туда не долезут.
После получения статуса беженца Хэда устроилась на работу гувернанткой в польскую семью. С работодателями повезло — хозяйка знала русский язык и учила женщину польскому.
Женщина уже успела выдать в Польше трех дочерей замуж.
— Остались две, — вздохнула женщина. — Когда их устрою, дойдет очередь и до меня.
«Либо депортация, либо дальше»
Как говорит Марина Хула, причины бегства из Чечни у каждого свои.
— Есть жертвы пыток, есть гомосексуалы, женщины. Очень много женщин убегают от мужей и домашнего насилия, есть семьи, которые везут детей или мужей на лечение. Есть семьи, у которых нет ничего и которых коррупция берет за горло и не позволяет жить. (…) Чеченцы — народ гордый. Никто никогда не позвонит в Чечню и не скажет: «Я в паршивом лагере с клопами». Они говорят: «Супер, здесь очень хорошо». И их собеседники думают, что здесь действительно все хорошо, — рассказала Марина.
По словам собеседницы, перспективы получить статус беженца по мотивам домашнего насилия очень смутные. Из матерей, с которыми Марина познакомилась на брестском вокзале, пока ни одна не получила положительного решения.
— У всех отказы.
Многие обжалуют — на период рассмотрения апелляции их не могут депортировать. Кто-то не ждет завершения процедуры и бежит в другие страны Евросоюза — где вновь подает документы на предоставление статуса беженца.
— Там они проходят ту же процедуру. (…) У людей нет выхода: либо депортация, либо дальше.
«Я нарисовал букет. На живые цветы денег нет»
27 февраля Марина Хула вновь приехала в Брест. Привезла чеченским женщинам подарки к 8 Марта, детям: конфеты и игрушки от польских благотворителей. В семье Маулади гостью встречали объятиями.
Марина собрала всех малышей в комнате, спела с ними «Антошку», «В Африке реки вот такой ширины», проверила домашнее задание по польскому в прописях, которые сделали для чеченских детей польские школьники. Перед тем как сводить детвору в кинотеатр на мультфильм, Марина собрала их вокруг себя — и запела песню собственного сочинения о чеченских семьях, которые жили на вокзале в Бресте:
— Я нарисовал букет. На живые цветы денег нет. Так хоть такие, на бумаге. Для моей самой лучшей мамы. Мамочка, любимая, не плачь. Ведь у тебя есть я. Мамочка, милая, не плачь. Любимая моя.
Поздороваться с Мариной в гости к Маулади приехала Седа. Больше года она с мужем и детьми живет в деревне в Малоритском районе. В прошлом году Седа так же, как и ее соотечественники, безуспешно пыталась пересечь белорусско-польскую границу. Когда кончились деньги, жила на вокзале, потом ее приютили в брестской греко-католической церкви. Настоятель храма помог найти хороший сельский домик, где она живет по сей день. По словам Седы, местные радушно встретили новых жителей.
— Нам, наверное, каждый по мешку картошки принес, — улыбается женщина и добавляет, что одна бабушка и вовсе подарила ей козу, чтобы было свежее молоко малышей поить.
Семья Седы поселилась в колхозном домике, супруги нашли работу, получили в Беларуси вид на жительство. Для них «попытки» остались позади.
Тем временем в Бресте до сих пор от семи до двенадцати семей ежедневно предпринимают попытки пересечь белорусско-польскую границу, чтобы подать документы на получение статуса беженца, говорят в брестском представительстве миссии помощи беженцам. И с наступлением весны количество чеченских мигрантов лишь увеличится.
