Белорусская медицина традиционно гордится показателями детского здоровья. Каждая смерть ребенка — шок даже для системы, не говоря уже о семейной трагедии. И вот в конце лета сразу два случая. Причем в обоих родители не хотят мириться с обстоятельствами. Поэтому, к сожалению, мы второй раз за день пишем грустный текст. Произошло следующее: 26 июля маленькая Ева, которой не исполнился еще и годик, попала в больницу с температурой. А 17 августа родителям отдали нательный крестик, памперсы и носочки: «В 12:45 у вашего ребенка остановилось сердце».
Валерий Довгань и его жена Лариса верят, что смерть их единственной дочери Евы можно было предотвратить. Супруги обратились в Следственный комитет, и прямо сейчас идет проверка по факту гибели ребенка. В Брестской областной детской больнице спокойно ждут результатов проверки, полагая, что им нечего скрывать от следствия.
Валерий — медбрат по образованию, закончил Борисовский медицинский колледж и сейчас работает фельдшером в 1-й городской поликлинике Бреста. С Ларисой они вместе уже почти десять лет.
— Мы расписались в мае 2008-го, но детей у нас долго не было. Мы ждали дочку восемь лет. Ее появление стало чудом, — говорит 39-летняя Лариса.
— Мы католики, пять лет назад у нас было венчание. Постоянно ходим в костел — и это единственное, что мы делали для рождения Евы. Никаких ЭКО, никаких специальных мер. Когда Лариса забеременела, это было… ну как вам сказать… Божье чудо, понимаете? — смотрит на меня Валерий.
Ева родилась на два месяца раньше срока. Малышку на несколько суток поставили на аппарат искусственной вентиляции легких, а потом перевели в отделение для недоношенных детей — классическая схема в подобных случаях. Через 3,5 недели девочка уже была дома.
— У нашего ребенка не было никаких заоблачных диагнозов. Мы стояли на учете у невролога, но ни о каком поражении, приводящем к летальному исходу, даже речи не могло идти! Недоношенные детки, как правило, отстают в своем развитии от тех, кто родился в срок: не до конца сформировались органы, ткани, центральная нервная система… Но на последнем курсе реабилитационного тонуса психолог сказал нам, что Ева психологически догнала деток своего возраста. В неполных одиннадцать месяцев она начинала ползать, скоро должна была пойти, лепетала, говорила «па-па-па» и «ма-ма-ма», кушала рыбу и мясо, имела целых восемь зубов, научилась плеваться, — улыбается Лариса. — Да, моторные навыки отставали, но Ева медленно шла к своей цели, развивалась. В целом это был совершенно обычный ребенок. Ничего не предвещало беды.
В один из июльских дней у Евы поднялась температура. И дальше начинается запутанная история, в которой сложно разобраться человеку без медицинского образования. 26 июля девочку вместе с мамой привезли в инфекционное отделение Брестской областной больницы с подозрением на пневмонию, потому что температура держалась несколько дней подряд и ее не удавалось сбить. По словам родителей, снимок легких и анализы были чистыми, то есть пневмония не подтвердилась. Родители забрали дочку домой.
Но температура 39,0 продолжала держаться, и на следующий день Еву все-таки госпитализировали в Брестскую областную больницу. Оттуда спустя некоторое время перевели в педиатрическое отделение Брестской областной детской больницы. Почти месяц Ева горела в температуре, созывались врачебные консилиумы, но девочке так и не смогли помочь…
— У каждого свой способ проживания горя, — объясняет Лариса причину, по которой они хотят рассказать свою историю всей стране спустя 10 дней после похорон. — Я свое отревела еще в больнице. В течение месяца я умирала вместе с дочкой каждый день. Поэтому сейчас я просто хочу защитить честь своей девочки, потому что ей до последнего не был поставлен диагноз. В последние часы ее жизни меня не пускали в реанимацию… Сейчас я не могу жить в Бресте, быть в той комнате, где стоит кроватка дочери, ее игрушки. Мне очень тяжело. Я не могу смотреть на коляску, на кроватку — все напоминает о ней.
Родители круглосуточно проводили время рядом с Евой в Брестской областной детской больнице. Ни есть, ни спать девочка уже не могла. Судороги становились все более частыми, температура не спадала. Мы опустим все медицинские подробности, описывающие ход лечения, потому что это все-таки дело экспертов, а не журналистов.
— За время пребывания Евы в больнице мы не раз говорили, что у нашего ребенка судороги, но никто из врачей не обращал на это внимания. Когда у нашей дочки взяли ликвор [спинномозговая жидкость. — Прим. Onliner.by] на анализ, а потом выяснилось, что в больнице просто нет реактивов, чтобы его провести, мы просили, настаивали: переведите Еву в Минск, в РНПЦ «Мать и дитя»! Нам отказывали. Что ж, мы доверяли врачам, которые лечили нашу дочку. Надеялись: вот еще чуть-чуть, и мы выпишемся. 27 августа Еве должен был исполниться годик, и мы готовились отпраздновать день рождения, — вспоминает Лариса.
— 16 августа Еву из педиатрического отделения снова перевели в реанимацию. Нам сказали, что это всего на один вечер, до утра: нужно поменять центральный венозный катетер. Зная специфику медицинских манипуляций, мозгами я понимал, что да, это всего на один вечер. Но когда зашел в палату, а там пустая кроватка, лежащая соска, недокапанная капельница и мышка — любимая игрушка Евы, я сердцем почувствовал: что-то не то. Предчувствие было. В четыре утра мне стало так плохо, я не выдерживал, чувствовал — это все, конец! — с трудом произносит Валерий.
— Утром 17 августа я сидела у дверей реанимации и ощущала что-то неладное, смотрела, как врачи собирались на консилиум… Меня ненадолго пустили в реанимацию. По словам врачей, Ева спала, но у меня было такое чувство, что она уже в коме. Я погладила свою девочку по голове и попросила остаться еще немного, но меня попросили выйти. На часах было около 11:30. Потом началась какая-то суета, все стали бегать вверх-вниз. Нам сообщили, что Еву согласны перевести в Минск — сначала в инфекционную больницу на Якубовского, потом — в РНПЦ «Мать и дитя». Затем вышел заведующий реанимационного отделения и сказал, что сегодня перевод не состоится, потому что идут реанимационные мероприятия, у Евы отек легких. У меня внутри все оборвалось. В час дня заведующий реанимацией вышел к нам и сказал: «Сердце вашего ребенка остановилось в 12:45». Он был единственный, кто принес соболезнования: «Простите, что не смогли спасти вашу дочь». Вынесли памперсы, нательный крестик и носочки. Мы рыдали, это был кошмар. Все начмеды, врачи бегали мимо нас. Ни один из них даже не подошел. Эта черствость, безразличие!..
— Почему мы хотим рассказать об этом? Нам не нужны ни деньги, ничего. Мы хотим помочь родителям и детям, которые попали в похожую беду, чтобы что-то в детской областной больнице поменялось, сдвинулось. Чтобы никто из родителей больше никогда не перенес то, что перенесли мы. Поэтому мы обратились в Следственный комитет, прокуратуру, Министерство здравоохранения и Администрацию президента, — говорит Валерий. — Спасибо всем, кто поддержал нас. Без поддержки окружающих мы бы это не пережили. Представляете, мои коллеги из поликлиники за сутки собрали сумму на похороны дочери! Столько благодарности к ним. Я был в шоке от такой доброты, от того, сколько, оказывается, светлых людей рядом…
— Я до сих пор не могу заснуть. Во время похорон рядом со мной постоянно дежурила скорая, — признается Лариса. — Поддержка близких и родных — это очень важно. Сейчас я пока держусь. Но что будет потом, не знаю. Я пока не умею жить без дочки. И не знаю, когда научусь… Постоянно с ней разговариваю в своих мыслях.
Что движет родителями в такой ситуации — невозможность смириться со страшным горем или знание некой правды, которая должна быть озвучена? Пока что этот вопрос остается открытым. Onliner.by обратился за комментарием к руководству Брестской детской областной больницы. Скажем сразу: врачи поставлены в неравные условия, поскольку закон запрещает им оглашать детали лечения.
«Спасибо вам, что позвонили и предложили рассказать свою версию ситуации. Мы понимаем горе родителей, но 90% того, что в этом рассказе касается Брестской детской областной больницы, не соответствует действительности. Однако в соответствии со статьей 46 Закона „О здравоохранении“ никакой информации о ребенке без согласия родителей я дать не могу. Полагаю, что Следственный комитет даст оценку действиям наших сотрудников, проверит правильность постановки диагнозов и т. д. Пока же нужно дождаться результатов патологоанатомической экспертизы. К сожалению, я не могу дать вам нужную информацию. Сам факт обращения и нахождения в стационаре является врачебной тайной. И в этом смысле пациенты защищены законом, а врачи — нет», — констатировала главный врач Брестской детской областной больницы Людмила Игнатчик.
Как ранее сообщало БЕЛТА, Брестский межрайонный отдел Следственного комитета проводит проверку по заявлению от 23 августа жительницы Бреста Ларисы Довгань о проведении разбирательства по факту смерти 17 августа 2017 года в реанимационном отделении Брестской детской областной больницы ее малолетней дочери 2016 года рождения. Правовая оценка действиям персонала о характере оказания медицинской помощи будет дана по завершении производства комплекса проверочных мероприятий и экспертных исследований, направленных на выяснение всех причин и условий, которые повлекли гибель ребенка.
Перепечатка текста и фотографий Onliner.by
запрещена без разрешения редакции. nak@onliner.by
Автор: Полина Шумицкая. Фото: Максим Малиновский