«В любом из нас сидит война, не знаю, чья в этом вина, но нам нельзя на ней, ребята, погибать...» Под словами известной песни, думаю, готов подписаться каждый из нас, живущий на просторах бывшего СССР. Вряд ли найдется семья, которую не затронули бы роковые 40–е... Свои Брестская крепость, Хатынь, Малахов курган или Сапун–гора есть, наверное, в каждом, даже самом маленьком селе некогда единой страны. И особенно в той ее части, которая находилась под гитлеровской оккупацией. Деревня Застружье Ивановского района тоже имеет свой мемориал. На гранитных плитах памятника выгравировано 96 фамилий. Тех, кто навсегда остался в первых числах ноября 1942–го, не дожив до освобождения.
Мемориал навсегда сохранил память о дне, который унес почти сотню жизней... До сорок первого года в Застружье проживали около тысячи человек, в основном многодетные семьи. Иные растили по пять–девять детей. Но их размеренную, наполненную обычными житейскими хлопотами жизнь враз перечеркнула война. Живых свидетелей той трагедии с каждым годом все меньше. Я встретился с одной из последних — Марией Сорокиной, которой тогда было три года. Она поделилась со мной тем, что рассказывали ей близкие после войны:
— В немецкой комендатуре из жителей деревни назначали дежурных. В тот день дежурным был брат мамы. Он пришел и сказал, что готовится что–то нехорошее, потому что наехало много карателей. Бабушка смекнула: надо бежать. Я, старший брат и мама ушли с бабушкой к родственникам в Достоево. А дедушка не захотел уходить. Мол, неизвестно, как добираться, ведь деревню уже окружали немцы...
Подробно о тех событиях можно узнать в народном литературно–краеведческом музее школы соседней с Застружьем деревни Достоево. Директор школы Светлана Ляховец рассказывает:
— Тотальному расстрелу застружевцев предшествовала свадьба. 2 ноября войт Максим Парыпа отдавал дочку Ксению замуж. Жених из бедной семьи, поэтому родители невесты были против брака. Согласились лишь, когда Ксения родила девочку. Свадьба была небогатая, но многолюдная. Едва выпили за молодых, как в хату вошли трое немцев. Это были солдаты из гарнизона, который разместился у нас в Достоево — в имении пана Орды. Один солдат остался за столом, а двое пошли в соседнюю хату, где были танцы.
Под вечер в деревне появились партизаны, которые шли с боевым заданием через Застружье. На улице они встретили компанию, возвращавшуюся с танцев. Мария Сорокина продолжает:
— Мне рассказывали, что партизан кто–то упрекнул: мол, вы вот тут сидите, а в хате немцы на нашей свадьбе гуляют...
Дальше — как в кино. Партизаны пошли к дому, где были танцы, и заглянули в окно. Праздник был в разгаре, немцы полностью расслабились: сняли оружие и танцевали. Грянули выстрелы. В немецких солдат стреляли прямо через окно. Одного убили наповал, второго ранили. Немедленно по тревоге в Застружье приехали около 60 карателей из соседних гарнизонов.
К трем часам ночи деревню окружили. Утра с тревогой ждали все жители. Ведь за одного убитого немца по оккупационным законам должно было быть расстреляно 100 мирных жителей. Те, кто предчувствовал беду, как бабушка Марии Сорокиной, успели бежать, однако большинство сельчан осталось на местах. Так поступил и дедушка Марии Александровны, Алексей Якуш, оставивший с собой слепую сестру Марии — Ольгу... Их фамилии также в списках жертв выгравированы на мемориале в Застружье.
Под расстрел попали те, кто был на свадьбе, и неугодные оккупационным властям. Мария Сорокина вспоминает:
— Немецкие машины все шли и шли... Одних людей собирали у здания местной администрации, других вели, как говорили у нас по–польски: до кжыжа. Это крест на перекрестке дорог Достоево — Застружье — Боровая. Люди уже, наверное, догадывались, что их ждет... Говорят, немцы и полицаи изначально хотели стереть с лица земли всю деревню, но почему–то передумали. Возможно, из–за того, что, по слухам, немцы, на которых напали партизаны, были в самоволке: мол, сами нарвались... То, как происходила казнь, видели мои старшие подружки — прямо через окно своего дома.
Людей раздели до нижнего белья, поставили на колени, велели молиться. Потом стали вызывать по списку целыми семьями. Выводили ко рву, клали лицом вниз и расстреливали. Первыми жертвами стали молодожены и их младенец. Потом стали расстреливать всех. Крики, плач, мольбы о пощаде...
Светлана Ляховец восстанавливает хронологию того дня:
— Лежала во рву и просила о милости 16–летняя Агафья Бондарук. Один из немцев взял ее на руки и понес к своим, чтобы попросить за нее, но другой солдат выстрелил в девочку. Выстрел был не совсем удачным. Девочка еще долго то поднималась, то падала снова... Тогда немец, который хотел отпустить ее, попросил другого, чтобы тот прекратил мучения и добил несчастную.
И на этом трагедия не закончилась. Непонятно почему потерявшая отца и брата девушка Нюра сообщила немцам, что не все виновные наказаны. На другой день гитлеровцы расправились еще с пятнадцатью жителями. Среди них был и Иван Полешук, бывший бухгалтер колхоза, у которого во время обыска нашли радиоприемник. Его вывели в собственный двор, положили на землю, обложили соломой и подожгли. Когда тело обгорело, на спину ему положили гребни для чески льна. Фашисты вонзали их в спину и тянули. А когда Иван терял сознание, его поливали холодной водой и повторяли все сначала, при этом били еще сильнее.
А Нюру, похоже, потерявшую рассудок, немцы повезли в Иваново. Там она вышла из машины и стала показывать на совсем незнакомых людей: мол, они тоже были на свадьбе. Гитлеровцы расстреляли и ее... Всего же за эти дни в деревне были убиты 96 человек.
После той трагедии в Застружье опустели целые дома. А вещи расстрелянных оккупанты экспроприировали. Мария Сорокина продолжает:
— Мы почти всю войну жили в деревне Кротово у сестры моей бабушки. Все наше имущество в Застружье разграбили.
Мария Александровна держит в руках фотографию деда Алексея Яковлевича и не может сдержать слез. Ей, пережившей те страшные годы, больно осознавать, что сегодня на планете есть люди, способные оправдать фашизм. И когда речь заходит о той войне, у нее нет полутонов: гитлеровцы — палачи, а Красная Армия — освободительница. По традиции в день освобождения Беларуси у памятника в Застружье собираются местные жители и возлагают цветы. Председатель Молодовского сельсовета, в который входит Застружье, Людмила Романович говорит, что это уже традиционный ритуал:
— У нас на территории сельсовета 16 памятников. 3 июля, как правило, торжества начинаются у памятника восьми погибшим воинам–освободителям в Молодово, а дальше делегация, в которую входят представители руководства сельсовета, хозяйств, местные жители, отправляется по другим памятным местам. Если у ветеранов есть силы, приглашаем их на митинги. К тем, кто не может прийти, обязательно едем домой. Их всего–то у нас на несколько деревень пять человек осталось...
В самом Застружье фронтовиков уже нет. Но в памятные даты здесь всегда многолюдно. Особенно 3 ноября — в день памяти о жертвах трагедии. Сегодня здесь проживают около двухсот человек. И все они — работники местного хозяйства и педагоги, социальные служащие и почтальоны — помнят и передают эту историю из поколения в поколение. Потому что трагедия военного лихолетья не должна забываться. Она, как и победа, — одна на всех.
Советская Беларусь Автор публикации: Александр МИТЮКОВ
Под вечер в деревне появились партизаны, которые шли с боевым заданием через Застружье. На улице они встретили компанию, возвращавшуюся с танцев. Мария Сорокина продолжает: